Клиническая смерть и ассимиляция наукой древних знаний  Я не реаниматолог, но по ряду причин мне интересны некоторые аспекты
феномена смерти, в том числе опыта клинической смерти и предшествующих
ему стадий – терминальных состояний. Известно, что у специалистов нет
единого мнения по вопросу о том, что «на самом деле» происходит с
человеком во время клинической смерти. Не только с его клетками,
мозгом, сердцем и другими внутренними органами, с его рефлексами, но и
с самим человеком. В первом приближении весь спектр экспертных оценок
статуса этого опыта может быть представлен в виде оппозиции признание –
непризнание продолжения жизни в какой-то форме после смерти тела
человека.
Позиция непризнания отчётливо сформулирована крупнейшим российским
реаниматологом академиком РАМН В.А. Неговским [9]. Он не сомневается в
наличии некоторых универсальных элементов в осознаваемом опыте больных,
переживших клиническую смерть, которые уже в силу своей универсальности
требуют научного объяснения. Это объяснение ищется в
общефизиологических закономерностях угасания головного мозга. Кроме
того, реаниматологами предъявляются претензии к качеству идентификации
клинической смерти опрашиваемых, сообщавших о потусторонних видениях:
все ли из тех людей, о которых писал Р. Моуди и др., пережили
клиническую смерть или это было что-то другое. Приводятся данные конца
1970-х годов, согласно которым только немногим более 5% людей,
переживших клиническую смерть, живут после неё несколько месяцев [5]. С
другой стороны, реаниматологи признают факт изменения веса тела
человека на 60...80 г во время агонии. В XVII веке изменение веса тела
в процессе смерти, но не уменьшение, а увеличение Флудд связывал с
«величиной той левитационной силы, с помощью которой эфирное тело
покойника поднимается в сферу Солнца» [2, с. 100]. В настоящее время
уменьшение веса тела объясняется химическими реакциями: «полное
сжигание АТФ и истощение клеточных запасов» [5]. Это
удивительно, ведь в результате любых химических реакций образуются
продукты, которые должны как-то покинуть тело. Сжигание АТФ и истощение
клеточных ресурсов – это не ядерные реакции, когда часть массы
реагентов уходит в энергию излучения! Если при этих химических реакциях
образуются газы с плотностью воздуха, то 60...80 г – это примерно
45...60 дм3. Для сравнения: объём легких – около 1 дм3. Жидкие и
твердые продукты агонизирующего тела тоже вряд ли могут покинуть его
незамеченными... Современные исследования
генезиса науки нового времени показывают, что наряду с христианством
[3] и философией нового времени на формирование науки оказывали влияние
также и те знания и практики, которые сейчас называются эзотерическими,
оккультными, экстрасенсорными [2]. В частности, одним из мотивов
образования старейшего в Европе сообщества ученых, Лондонского
королевского общества, было желание ученых не только концептуально, но
и организационно отделиться от магов. Самая выдающаяся апология науки
XVII века, вышедшая из-под пера правоверного католика и ученого М.
Мерсена, была направлена именно против Флудда [2]. Отдавая
должное не только аргументам реаниматологов, но и памяти Флудда,
спросим: как всё же 60...80 г продуктов упомянутых выше химических
реакций покидают агонизирующее тело? Справедлив ли для агонии закон
сохранения массы или нет? Позиция признания не
чисто субъективного статуса опыта клинической смерти, возможности
продолжения жизни после смерти тела отчётливо сформулирована крупной
специалисткой по мозгу академиком РАН Н.П. Бехтеревой. Она не
сомневается в продолжении жизни в какой-то форме после смерти тела.
Более того, в своей книге она приводит примеры из своего личного опыта. Трудно
переоценить мировоззренческую значимость позиции признания, хотя, с
другой стороны, сторонники Бехтеревой подчёркивают, что опыт
клинической смерти не даёт полного представления о том, что есть (или
чего нет) «по ту сторону» жизни, ведь благодаря искусству и
самоотверженности реаниматологов речь идёт всего лишь о минутах
клинической смерти. Фиксировав этот
мировоззренческий узел, попробуем включить его в более широкий контекст
процесса ассимиляции современной наукой древних знаний. Ведь в древнем
знании содержится не только достоверная эмпирическая информация, но и
структуры представления знания с иными, чем в науке, отношениями между
субъектом и объектом познания, между идеальным и материальным. Хочу обратить внимание только на два момента этой многоплановой темы. О практике, опережающей мировоззрение
Первое
– это интенсивный процесс практического освоения некоторых систем
древнего знания. Известный философ науки П. Фейерабенд в своей
анархисткой методологической критике науки и снобистского отношения
сциентизма к другим традициям знания еще в конце 1970-х годов обращал
внимание на успехи древнекитайской медицины [1]. Хорошо известно, что
эти знания частично подтверждены современными методами: в частности,
биологически активные точки на теле человека, точки китайской
акупунктуры существуют не только для китайцев, но и для современных
специалистов. Последних убеждает эффективность, успешность этих древних
знаний в диагностике и лечении широкого спектра болезней.
Откуда китайцы все это узнали?.. Об этом вопросе несколько позже. Один
мой знакомый был потрясён, когда узнал, что с помощью небольшого
прибора, измеряющего электрические характеристики нескольких
акупунктурных точек на пальцах рук, можно за 5 минут продиагностировать
наличие в организме нескольких десятков видов бактерий. То же самое,
конечно, можно сделать и биохимическими методами, но на это уходит
значительно больше времени. Импортный прибор и методику осваивала
кандидат медицинских наук, член комиссии Минздрава РФ по изучению
методов традиционной медицины. Знакомый не поленился проверить
результаты экспресс-акупунктур-анализа методами биохимии, результаты
совпали. Нет сомнений в том, что этот пласт
древних знаний будет интенсивно осваиваться медиками. Другой древней
системой оздоровления, добившейся международного признания, является
древнеиндийская Аюрведа. Известны успехи гомеопатии, параллельно с
официальной медициной всегда существовало целительство. В
этом процессе ассимиляции древнего знания есть одна особенность.
Древнее знание тесно связано с такими представлениями о соотношении
тела и души, сознания, которые не соответствуют современным научным
представлениям. На языке современной медицины нельзя сформулировать
вопрос о том, что происходит с душой, сознанием человека при
систематическом применении к его телу соответствующих методик
оздоровления. Насколько я знаю, попытки поставить такие вопросы
оказываются, мягко говоря, на периферии, если вообще не за пределами
публичного научного форума [1]. Таким образом,
первое, на что хотелось бы обратить внимание, – это, с одной стороны,
интенсивность практического освоения некоторых систем древних знаний
современной медициной, а с другой стороны то, что практика в этом
случае значительно опережает мировоззрение. Три мира: человек в них или за их пределами?
Перейдём теперь ко второму моменту и представим себе на минуту такую картину.
В
страшных конвульсиях бьётся жрец-шаман, сражаясь за независимость и
территориальную целостность своего рода-племени с супостатами из иных
миров, духами злобы. Сородичи в благоговейном ужасе и трепете ждут
решения богов. Худо жрецу-шаману, ой, худо: одолевают его
супостаты-инопланетяне, сейчас концы отдаст. Но нашлись, нашлись среди
сородичей отважные ребятушки! Окатили жреца-шамана ледяной водой, дали
глотнуть водички живой. Ожил посредник между людьми и богами и стал
рассказывать своим сородичам о том, как огонь добывать да коров доить,
пшеницу выращивать да на лошадях ездить, горшки обжигать да железо
плавить и ковать из него мечи да орала. Сидят ребятушки, слушают его, а
потом и говорят: «Выбрось ты эту дурь из головы. У тебя психоз.
Успокойся, дыши глубже, и так понятно: всё будет хорошо».
Иными
словами, вторым моментом, на который хочется обратить внимание,
является вопрос о происхождении знаний. Откуда они это знали? Откуда мы
всё это знаем? Ведь если речь идёт о знаниях, а не о суевериях или
фантазиях, то совершенно естественно возникает вопрос о том, как эти
знания были получены. Этот вопрос, разумеется, можно задавать разным
историческим эпохам, но настойчивое вопрошание ведёт нас к самым
истокам: к происхождению человеческого со-знания. Обобщая
имевшиеся в их распоряжении научные данные, в том числе и результаты
исследований древнегреческих мифов, текстов Гомера, лауреат Нобелевской
премии нейрофизиолог Дж. Экклз и один из крупнейших философов ХХ века
К. Поппер подчёркивали одновременность развития человеческого сознания,
языка и орудий труда. Не без связи с этими проблемами К.
Поппер выдвинул свою знаменитую модель трёх миров, развитие
двухуровневой онтологии Платона: существуют мир физический, мир
психический и мир вечных и неизменных идей Платона. В последнем мире
пребывают и те законы, которым подчиняется первый мир, а человек,
благодаря своей познавательной способности, век за веком читает эту
великую Книгу Природы. Вот откуда мы всё это знаем! Разум человека
автономен и по своей природе способен познавать мир. Основа основ науки
нового времени, путь которой ещё в средние века проложил св. Фома
Аквинский, утвердив теорию двух истин: истины мира горнего и истины
мира дольнего, познаваемой естественным человеческим разумом. Детально
описывая и развивая трёхуровневую модель К. Поппера, математик,
физик-теоретик и платоник Р. Пенроуз тем не менее в самом конце своего
фундаментального труда, посвящённого поиску недостающей науки о
сознании, восклицает: нет трёх миров! есть только один, единый мир,
подлинного отблеска которого мы ещё не видели! [13] Анализируя
те же тексты Гомера и тот же материал, который был доступен Попперу и
Экклзу, Дж. Джейнз приходит к другому выводу о происхождении
человеческого сознания, языка и технологий, благодаря которым человек
стал человеком. По его мнению, «ранние человеческие коллективы (во
всяком случае, в период после неолитической революции в интервале между
IX и II тысячелетиями до н.э.) управлялись посредством приказаний,
которые люди воспринимали как исходящие непосредственно от богов.
Технически это осуществлялось с помощью голосов богов» [7, с. 82]. Иная
точка зрения: разум человека не автономен! Известный российский
семиотик Вяч.Вс. Иванов проанализировал первоисточники, т.е. тексты
Гомера, на которые опирались с одной стороны Поппер и Экклз, а с другой
стороны Джейнз, и отдал предпочтение гипотезе Джейнза. Он
также отметил, что в разных (частично пересекающихся) группах
индоевропейских языков название живых существ, включая животных, людей
и богов, образовались от глаголов со значением «дышать», «вдыхать» и
«выдыхать» (здесь же «душа»). Эти термины у Гомера имели важнейшее
значение для передачи человеку воли божества, это пути, «каналы связи»,
через которые боги влияют на действия человека. Но все же гипотеза
Джейнза о фундаментальной роли психофизиологии дыхания в реализации
этого «канала связи» людей и богов представляется Вяч.Вс. Иванову
слишком смелой [7]. Современные аналоги сюжета с
голосами и гостями из иных миров хорошо известны. Инопланетяне, как нам
о том сообщают СМИ, одолевают не только снаружи, но и изнутри.
Происхождение как внешних братьев по разуму, так и внутренних иногда
связывают не с дальним космосом, а с параллельными мирами, в том числе
и с «духами злобы поднебесной» (Еф. 6:12) [1]... Да
простит читатель мне эти вольности, но у этих «голосов богов» есть и
более возвышенные аналоги, касающиеся тайны творчества. Ведь выдающиеся
композиторы иногда слышат свою музыку, а поэты – стихи. Анализируя язык
одного из крупнейших протестантских богословов ХХ века Пауля Тиллиха,
М. Сиверцев обращает внимание на то, что для него «характерно
стремление (скорее всего бессознательное) выбирать пассивные,
"медитативные" структуры религиозного языка, как наиболее ёмкие и
адекватные прояснениям абсолютной системы ценностных координат
культуры» [10]. Эти особенности языка П. Тиллиха М. Сиверцев
рассматривает в связи с «неоднократно обсуждавшимся в последнее время
фактом доминирования в языках религиозных культур пассивных оборотов.
(Иногда активные конструкции отсутствуют вообще, что является
показателем предельной сакрализации языка – и сознания, постоянно
ощущающего себя объектом божественного влияния [Иванов Вяч.Вс.])» (там
же, курсив мой. – Ю.К.). Ссылаясь на работу Вяч.Вс. Иванова, о которой
речь шла выше, М. Сиверцев в одном контексте рассматривает и вторжение
в жизнь эллинов их языческих богов, и творчество выдающегося
протестантского богослова ХХ века... Можно, конечно, вышеописанное
воспринимать как переосмысление своих галлюцинаций очень
впечатлительными, но талантливыми людьми: как известно, гений и болезнь
идут рука об руку. Какая в конце концов разница, каким именно образом
было получено то или иное знание, главное – результат!.. Иными
словами, в эмпирии жизненного мира людей есть всё, но наука подходит к
нему исходя из некоторых базисных различений, отдавая предпочтение
одному и игнорируя другое. В эмпирических полях отдельных научных
дисциплин, в том числе реаниматологии, есть фрагменты, которым может
быть придан, а может и не быть придан статус самостоятельного явления.
Потусторонние видения людей, переживших состояния, близкие к смерти,
известны испокон веков, но... Сходная ситуация,
как мне кажется, наблюдается в эмпирическом поле современной
психиатрии. Известные российские психиатры Т.А. Доброхотова и Н.Н.
Брагина отмечают, что 5...7% их пациентов-левшей проявляют, с одной
стороны, поразительные творческие, а с другой стороны – экстрасенсорные
способности. Эти исследователи подчёркивают, что в современных пособиях
по психиатрии подобные феномены не описаны, не классифицированы, не
исследованы как заслуживающие специального внимания. Исследователи
также полагают, что 5...7% – это заниженная оценка, т.к. обычно
пациенты не рассказывают врачам о своём опыте такого рода [6]. В
теоретико-концептуальном, методологическом плане аналогичная
познавательная ситуация имела место в исследовании нелинейных
уравнений. В своё время потребовались специальные усилия математиков и
физиков-теоретиков, для того чтобы в поведении нелинейных систем вблизи
точек неустойчивости преодолеть хаос неустойчивых траекторий и
добраться до знаменитых ныне аттракторов. Исследователи коллективного
поведения, в частности политического, рассматривают архетипы
коллективного бессознательного как своего рода аттракторы социальных
систем [8]. Вместо заключения
В
заключение упомяну еще один момент. Ведь о чём идет речь: о проблеме
происхождения знания в связи с процессом ассимиляции современной наукой
древних знаний. Но что при этом рассматривается как источник для
научного анализа, что является носителем этого древнего знания? Мифы.
Каков статус мифа в современных исследованиях, разве это не выдумки,
суеверия и фантазии слишком впечатлительных и слишком мало знавших
Природу древних людей?
Многоплановый
современный анализ мифов, например древнегреческих, детальное сравнение
рациональности мифа и науки, обсуждение актуальности мифического для
христианства и современной жизни (мифическое в конституции Германии и в
истории живописи ХХ века) можно найти в книге философа науки Курта
Хюбнера [12]. С его точки зрения, в настоящее время миф рассматривается
как не менее рациональное и обоснованное, чем научное, но существенно
отличающееся от него видение мира. Иначе, в частности, невозможно
понять, каким образом люди мифа смогли совершить неолитическую
революцию, т.е. научиться добывать огонь, доить коров, выращивать
пшеницу, ездить на лошадях, обжигать горшки, плавить железо и ковать из
него мечи и орала. Однако проблема происхождения этого знания и его
развития, разумеется, остаётся тайной как для людей мифа, так и для
современных исследователей. Люди мифа считали, что знание им даровали
боги или, в современной терминологии, нуминозные существа. Опыт
восприятия нуминозного, как вместе с Э. Кассирером полагает К. Хюбнер,
доступен поэтам. Исходя из различия в отношениях между субъектом и
объектом, характерных для этих двух видений мира, в качестве
альтернативы научному видению мира в целом Хюбнер предлагает творчество
Гёльдерлина. Его поэтический стиль имеет много общего с теми
особенностями языка архаичного искусства, на которые обращал внимание
П. Фейерабенд как на характеристики архаичного видения мира [11]. Итак,
«сухой остаток» второго момента, на который я хотел обратить внимание в
связи с процессом ассимиляции наукой древних знаний, состоит в том, что
происхождение знания остается тайной, но, обращаясь с этим вопросом к
мифу и признавая за ним право на истину [12], исследователи всё более
пристально всматриваются в его структуру. Ведь, в отличие от науки,
субъект мифа не отделён от его объекта, а между материальным и
идеальным в мифе нет той пропасти, которая есть в науке [12].
Практическая эффективность древнекитайской медицины, о которой шла речь
выше, в этих исследованиях дополняется теоретическими,
методологическими исследованиями структуры мифа. Юрий КАРПЕНКО
Дополнительная информация тут
Литература1. Вейник В.И. Почему я верю в Бога?: Исследования проявлений духовного мира. Минск: Белорусский экзархат, 2000. 2.
Визгин В.П. Герметизм, эксперимент, чудо: три аспекта генезиса
науки нового времени // Философско-религиозные истоки науки. М.: ИФ
РАН, 1997. С. 88...141. 3. Гайденко П.П. Христианство и
генезис новоевропейского естествознания // Философско-религиозные
истоки науки. М.: ИФ РАН, 1997. С. 44...87. 4. Глас
тихий: Божии знамения нашего времени: Материалы комиссии по описанию
чудесных знамений, происходящих в Русской Православной Церкви:
Альманах. Вып. 1. М., 2000. 5. Губин Н.Г. Терминальные состояния и клиническая смерть. НиТ, 2002. 6.
Доброхотова Т.А., Брагина Н.Н. Парапсихология: психология или
психопатология левшей? // Парапсихология и психофизика. М., 1991. №1.
С. 21...33. 7. Иванов Вяч.Вс. Структура гомеровских
текстов, описывающих психические состояния // Структура текста. М.,
1980. С. 81...117. 8. Митина О., Петренко В.П.
Синергетическая модель динамики политического сознания // Синергетика и
психология: Тексты. Вып. 1. Методологические вопросы. М., 1997. 9. Неговский В.А. Реаниматолог о клинической смерти // Психология смерти и умирания: Хрестоматия. Минск, 1996. 10. Сиверцев М. Судьбы культуры в религиозной философии Тиллиха // Тиллих П. Систематическое богословие. СПб., 1998. 11. Фейерабенд П. Против методологического принуждения // Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 125...466. 12. Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. 448 с. 13. Penrose R. Shadows of the mind: Search of missing science of consciousness. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.
|
